Неточные совпадения
Павел Петрович Кирсанов воспитывался сперва
дома, так же как и младший брат его Николай, потом в Пажеском
корпусе.
Сейчас за плотиной громадными железными коробками стояли три доменных печи, выметывавшие вместе с клубами дыма широкие огненные языки; из-за них поднималось несколько дымившихся высоких железных труб. На заднем плане смешались в сплошную кучу
корпуса разных фабрик, магазины и еще какие-то здания без окон и труб. Река Шатровка, повернув множество колес и шестерен, шла дальше широким, плавным разливом. По обоим ее берегам плотно рассажались
дома заводских служащих и мастеровых.
Владимир Дубровский воспитывался в Кадетском
корпусе и выпущен был корнетом в гвардию; отец не щадил ничего для приличного его содержания, и молодой человек получал из
дому более, нежели должен был ожидать. Будучи расточителен и честолюбив, он позволял себе роскошные прихоти, играл в карты и входил в долги, не заботясь о будущем и предвидя себе рано или поздно богатую невесту, мечту бедной молодости.
«Кулаковкой» назывался не один
дом, а ряд
домов в огромном владении Кулакова между Хитровской площадью и Свиньинским переулком. Лицевой
дом, выходивший узким концом на площадь, звали «Утюгом». Мрачнейший за ним ряд трехэтажных зловонных
корпусов звался «Сухой овраг», а все вместе — «Свиной
дом». Он принадлежал известному коллекционеру Свиньину. По нему и переулок назвали. Отсюда и кличка обитателей: «утюги» и «волки Сухого оврага».
Все успокоилось. Вдруг у
дома появился полицмейстер в сопровождении жандармов и казаков, которые спешились в Глинищевском переулке и совершенно неожиданно дали два залпа в верхние этажи пятиэтажного
дома, выходящего в переулок и заселенного частными квартирами. Фабричный же
корпус, из окон которого кидали кирпичами, а по сообщению городовых, даже стреляли (что и заставило их перед этим бежать), находился внутри двора.
После перестройки Малкиеля
дом Белосельских прошел через много купеческих рук. Еще Малкиель совершенно изменил фасад, и
дом потерял вид старинного дворца. Со времени Малкиеля весь нижний этаж с зеркальными окнами занимал огромный магазин портного
Корпуса, а бельэтаж — богатые квартиры. Внутренность роскошных зал была сохранена. Осталась и беломраморная лестница, и выходивший на парадный двор подъезд, еще помнивший возок Марии Волконской.
Направо, через три
дома от нашего, широко развертывается Сенная площадь, замкнутая желтым
корпусом арестантских рот и пожарной каланчой свинцового цвета.
Родион Потапыч вышел на улицу и повернул вправо, к церкви. Яша покорно следовал за ним на приличном расстоянии. От церкви старик спустился под горку на плотину, под которой горбился деревянный
корпус толчеи и промывальни. Сейчас за плотиной направо стоял ярко освещенный господский
дом, к которому Родион Потапыч и повернул. Было уже поздно, часов девять вечера, но дело было неотложное, и старик смело вошел в настежь открытые ворота на широкий господский двор.
Петр Елисеич спускался вниз и завертывал в доменный
корпус, где теперь жил, как
дома, остававшийся без дела мастер Никитич.
Оставив экипаж у
дома, Петр Елисеич зашагал к рудничному
корпусу, где хрипела работавшая штанговая машина.
Дом этот состоял из главного двухэтажного
корпуса, выходившего на Чистые Пруды, и множества самых странных флигелей, настроенных в середине двора.
Дом этот был довольно большой, двухэтажный, в один
корпус, без всяких флигелей.
Пожилой гость в форме благотворительного ведомства вошел медленными, нерешительными шагами, наклоняясь при каждом шаге немного
корпусом вперед и потирая кругообразными движениями свои ладони, точно умывая их. Так как все женщины торжественно молчали, точно не замечая его, то он пересек залу и опустился на стул рядом с Любой, которая согласно этикету только подобрала немного юбку, сохраняя рассеянный и независимый вид девицы из порядочного
дома.
Для его приема готовили главный
корпус господского
дома, где на скорую руку переклеивали обои, сбивали мебель, лощили полы, подкрашивали и замазывали каждую щель.
Редакция тогда помещалась в
доме Мецгера, в Юшковом переулке на Мясницкой, — как раз в том
доме, на котором переламывается этот искривленный переулок. В фасадном
корпусе, в бельэтаже — редакция, а в надворном, фабричного вида, — типография со штатом прекрасных наборщиков под руководством уважаемых и любимых всеми метранпажей А.О. Кононова и И.П. Яковлева.
Играл он"по-тогдашнему", без претензий на таперную виртуозность, а так, как обыкновенно играют в благородных семейных
домах, где собирается много веселой молодежи, то есть: откинувшись
корпусом на спинку кресла и склонивши голову немножко набок.
Братья его поступили в кадетские
корпуса; он был самый младший, любимец матери, нежного телосложения: он остался
дома.
Он некоторое время стоял и, видимо, хотел что-то сказать; быть может, он даже думал сейчас же предложить ей разделить с ним бремя власти. Но вместо того только разевал рот и тянулся
корпусом вперед. Она тоже молчала и, повернув в сторону рдеющее лицо, потихоньку смеялась. Вдруг он взглянул вперед и увидел, что из-за угла соседнего
дома высовывается голова частного пристава и с любопытством следит за его движениями. Как ужаленный, он круто повернул налево кругом и быстрыми шагами стал удаляться назад.
— Мы с мужем люди небогатые, но образованные. Я училась в прогимназии, а он в кадетском
корпусе, хотя и не кончил… Но мы хотим быть богатыми и будем… Детей у нас нет, а дети — это самый главный расход. Я сама стряпаю, сама хожу на базар, а для чёрной работы нанимаю девочку за полтора рубля в месяц и чтобы она жила
дома. Вы знаете, сколько я делаю экономии?
Огорченная его отказом статс-дама сказала об этом великому князю, и Константин Павлович, будучи шефом Первого кадетского
корпуса, изволил приказатьЗеленскому поехать в
дом этой дамы и вылечитьее ребенка.
Я содрогнулся, оглянулся тоскливо на белый облупленный двухэтажный
корпус, на небеленые бревенчатые стены фельдшерского домика, на свою будущую резиденцию — двухэтажный, очень чистенький
дом с гробовыми загадочными окнами, протяжно вздохнул. И тут же мутно мелькнула в голове вместо латинских слов сладкая фраза, которую спел в ошалевших от качки и холода мозгах полный тенор с голубыми ляжками: «…Привет тебе… приют священный…»
Через месяц опустела Москва от приезжих гостей. Двор, дипломатический
корпус, министерства и гвардия воротились в Петербург, и Москва приняла свой обыкновенный, будничный характер. Я нанял себе большой
дом на Остоженке, и мало-помалу начала устроиваться моя городская жизнь.
Развязны они были отчасти и оттого, быть может, что Варварушка, имевшая при стариках большую власть и следившая за нравственностью служащих, теперь не имела в
доме никакого значения, а, быть может, и оттого, что многие из них еще помнили время, когда тетушка Татьяна Ивановна, которую братья держали в строгости, была одета простою бабой, на манер Агафьюшки, и когда Анна Акимовна бегала по двору около
корпусов и все звали ее Анюткой.
Нижняя Маша тоже подсела к столу и с таинственным видом рассказала, что вот уже неделя, как каждый день по утрам во дворе показывается какой-то неизвестный мужчина с черными усами и в пальто с барашковым воротником: войдет во двор, поглядит на окна большого
дома и пойдет дальше — к
корпусам; мужчина ничего себе, видный…
Моленных в злобинском
доме было несколько: одна большая, в особом
корпусе, а затем так называемая «стариковская» и еще несколько маленьких.
Отец Степана Касатского, отставной полковник гвардии, умер, когда сыну было двенадцать лет. Как ни жаль было матери отдавать сына из
дома, она не решилась не исполнить воли покойного мужа, который в случае своей смерти завещал не держать сына
дома, а отдать в
корпус, и отдала его в
корпус. Сама же вдова с дочерью Варварой переехала в Петербург, чтобы жить там же, где сын, и брать его на праздники.
Двое кадет инженерного
корпуса виднелись вместе с несколькими пожарными на объятой пламенем крыше высокого, пятиэтажного
дома и усердно работали там топорами.
На что уж наш
дом был старинный и строгий: дед-генерал из «гатчинцев», бабушка — старого закала барыня, воспитанная еще в конце XVIII века! И в таком-то семействе вырос младший мой дядя, Н.П.Григорьев, отданный в Пажеский
корпус по лично выраженному желанию Николая и очутившийся в 1849 году замешанным в деле Петрашевского, сосланный на каторгу, где нажил медленную душевную болезнь.
Но больным Дружинина нельзя еще было назвать. Хорошего роста, не худой в
корпусе, он и
дома одевался очень старательно. Его портреты из той эпохи достаточно известны. Несмотря на усики и эспаньолку (по тогдашней моде), он не смахивал на отставного военного, каким был в действительности как отставной гвардейский офицер.
Тогда его прежнее благообразие уже прошло; он пополнел и в
корпусе, и в лице,
дома ходил в мягкой фуражке и курил из деревянной трубочки-носогрейки.
Небо умилостивлялось над генералом, и старые связи его старой тещи еще возымели свое действие. В Петербурге о Копцевиче напоминали вовремя и кстати, и в ноябре генерал получил приглашение вступить в службу и назначен был служить в Петербурге (командиром
корпуса внутренней стражи). Разумеется,
дом исполнился радости: осеннее сидение в деревне среди раскисшего малороссийского чернозема кончилось, и началась опять настоящая, разумная жизнь с барабанами, флейтами, значками и проч.
Дом, где жил и волею-неволею производил свои житейские наблюдения магистр Исмайлов, был один из почетнейших
домов в Петербурге, — это
дом генерала-от-артиллерии Петра Михайловича Копцевича, который в свое время занимал очень важные должности: он был генерал-губернатором Западной Сибири, а потом, после небольшого перерыва, по приглашению государя Николая Павловича, служил командиром
корпуса внутренней стражи и занимал видное место в орденской думе.
В султановском госпитале уже месяца полтора была еще новая сверхштатная сестра, Варвара Федоровна Каменева. Ее муж, артиллерийский офицер из запаса, служил в нашем
корпусе. Она оставила
дома ребенка и приехала сюда, чтоб быть недалеко от мужа. Вся ее душа как будто была из туго натянутых струн, трепетно дрожавших скрытою тоскою, ожиданием и ужасом. Ее родственники имели крупные связи, ей предложили перевести ее мужа в тыл. С отчаянием сжимая руки, она ответила...
На воспоминаниях своего детства, когда он жил до поступления в
корпус в
доме этой тетушки, Евгений Николаевич останавливался с особенными подробностями и удовольствием.
К замечательным постройкам елизаветинского времени должно отнести
дома: графов Строгановых на Невском, Воронцова на Садовой улице (теперь Пажеский
корпус), Орлова и Разумовского (теперь воспитательный
дом), Смольный монастырь и Аничковский дворец. Все эти постройки тогда производились знаменитым итальянским зодчим графом Растрелли, выписанным из заграницы еще императором Петром I.
Сережа Талицкий был молоденький артиллерийский офицер, недавно выпущенный из шляхетского
корпуса. Он приходился троюродным братом Кати Бахметьевой. Рано лишившись отца и матери, он в Мавре Сергеевне нашел вторую мать, и все время пребывания в
корпусе проводил в
доме Бахметьевой. По выходе в офицеры, он пустился во все тяжкие, сделался типом петербургского «блазня» и был на дурном счету у начальства в это строгое Аракчеевское время.
К замечательным постройкам описываемого нами времени, кроме упомянутых нами, должны относиться
дома графов Строгановых на Невском, Воронцова на Садовой улице, теперь пажеский
корпус, Орлова и Разумовского, ныне Воспитательный
дом, Смольный монастырь и ставший гордостью императорского
дома — Зимний дворец.
На первом плане представлялся огромный каменный трехэтажный
дом, назначенный для кадетского
корпуса; за ним высился большой, окруженный колоннами, купол собора и золотой шпиль колокольни, а там в разных местах выглядывали зеленые и красные кровли зданий, за которыми бесконечный сад сливался с горизонтом.
Дом князя Прозоровского находился на Никитской, близ церкви Вознесения. Он был, как большинство московских
домов того времени, одноэтажный, деревянный. Главный
корпус стоял в глубине двора, в середине которого, как раз перед
домом, разбит был круглый садик с жидкой растительностью, в описываемое нами время занесенный снегом.
Задвижка щелкнула, пахнул холодный ветер, и Пашка, спотыкаясь, выбежал на двор. У него была одна мысль — бежать и бежать! Дороги он не знал, но был уверен, что если побежит, то непременно очутится
дома у матери. Ночь была пасмурная, но за облаками светила луна. Пашка побежал от крыльца прямо вперед, обогнул сарай и наткнулся на пустые кусты; постояв немного и подумав, он бросился назад к больнице, обежал ее и опять остановился в нерешимости: за больничным
корпусом белели могильные кресты.
Молодые после венца не последовали установившейся моде отправляться в путешествие, а напротив, по окончании венчания в церкви пажеского
корпуса, начавшегося в семь часов вечера, широко распахнули двери своего великолепного двухэтажного дома-особняка на Сергиевской, убранство которого, с великолепным зимним садом, освещенным, как и весь
дом, причудливыми электрическими лампочками, напоминало страницу из сказок Шехерезады.
Дом Воронцова, этот великолепный дворец, построенный графом Растрелли, в котором ныне помещается Пажеский
корпус, был, во времена жизни его владельца вице-канцлера графа М. И. Воронцова, одним из грандиознейших зданий столицы, принадлежащих частным лицам.
Милый гость говорил приятно и умно, рассказывал, что он определен в
корпус Шлиппенбаха; шутя, прибавлял, что назначен со своим эскадроном быть защитником гельметского замка и что первою обязанностью почел явиться в
доме, в котором с детства был обласкан и провел несколько часов, приятнейших в его жизни.
Вот уже две недели и два дня, как от Павлуши нет никаких известий. По последним его письмам можно было заключить, что он где-то в Пруссии, где так ужасно были разбиты самсоновские
корпуса. Конечно, Сашенька в страшном беспокойстве, а тут еще каждый почти день приходит ее мама, моя теща, Инна Ивановна, и видом своего старушечьего горя как бы весь
дом наш одевает в траур. Вот и сейчас она пришла от обедни прямо к нам, и Сашенька поит ее кофе в столовой, пока я тут пишу.
Пишу сие, сидя в смраднице в архиерейском
доме при семинарском
корпусе.